Тамара Элиава: «Легко Рина Зеленая»

Рину я прекрасно не забываю с пяти лет. Тетя меня именовала Татулей, а я ее — легко Риной. Она была весьма стройная, элегантная, радостная и все время острила. В то время, когда Рина вышла замуж за моего дядю, ее сразу же полюбила вся отечественная семья. Мы довольно часто ездили друг к другу к себе домой: дядя и Рина — к нам в Ленинград, а мы — в Москву.

Рина влетала в квартиру и мгновенно сажала меня на колени, я же пробовала выскользнуть, по причине того, что весьма не обожала, в то время, когда меня тискали.  — А это действительно, что Рину Васильевну обожали дети?  — Рину знала вся ребёнок. Телевизоров в ту пору еще не было, но из тёмной тарелки репродуктора в каждой квартире звучал «детский» голосок Рины Зеленой. А позже по фильмам ее определила и полюбила вся страна: кроме того в глухой деревне совсем древние старухи знали, кто такая Рина Зеленая.

В то время, когда мы шли по улицам, ей вслед звучно кричала ребятня: «Рина! Рина!» В метро она ездила в обязательном порядке с газетой — скрывалась за ней, делая вид, что просматривает. Само собой разумеется, виделись и весьма милые поклонники, вежливые. А бывало, налетят на любимую актрису с криками восторга — и давай ее обнимать, целовать! А она этого страшно пугалась.

Автомобили с водителем у нее не было, а отпускать одну ее мы опасались, исходя из этого Рину неизменно кто-то сопровождал.  Рина была весьма дружна с детской писательницей Агнией Барто. в один раз Барто, которая довольно часто советовалась с подругой и просматривала ей новые стихи, забежав к Рине, застала лишь старуху-домработницу.

Агния прошлась по квартире и, случайно выглянув на балкон, нашла в том месте детскую коляску. А в ней — всеми забытого моего племянника Никиту! Его мама, сценарист Валентина Спирина, супруга моего брата, ушла на просмотр в Дом кино и покинула дремлющего малыша в коляске на балконе. А было холодно. Барто спасла Никитку, а позже написала колыбельную его маме: «Дремли, Никита, до утра. К себе домой нам бежать пора.

Отец твой в далеком прошлом убег. Дома лишь ветхий дедушка. Он сердит, что Рины нет!»  Как-то Зеленая и Агния Барто (Рина именовала ее легко Ганькой) решили в первый раз в жизни написать сценарий. У Рины уже был кое-какой опыт: в один раз она кроме того выступила у известной писательницы как редактор.

Сценарий «Подкидыша» не стоял в плане «Мосфильма», но в то время, когда его прочло руководство, детище Зеленой и Барто тут же приняли в производство.  В то время, когда сочинялся «Подкидыш», конечно, подруги продолжительно и увлечённо спорили, поскольку обе вычисляли себя громадными знатоками детской души. Но полюбовно сделали вывод, что роли взрослых в фильме выполнят самые превосходные актеры.

Рина внесла предложение собственных друзей: Раневскую и Плятта. Кстати, до этого ни тот ни вторая в кино не снимались. Раневская, нужно сообщить, дала согласие сыграть эпизод только по дружбе.

И поплатилась! О, как она жестоко поплатилась! Так, по вине Рины по окончании выхода фильма на экран бедная Фаина Георгиевна практически не имела возможности шагу ступить по улице. Придуманная Риной фраза «Муля, не нервируй меня!» так полюбилась зрителям, что за Раневской носились ватаги мальчишек и звучно кричали: «Здравствуй, Муля!

Муля, не нервируй меня!» Раневская бесновалась от злобы, но ничего уже сделать не имела возможности. «Пострадавшая» оборачивалась и кричала на всю улицу: «Дети, постройтесь в шеренгу парами и идите в жопу!» — но это лишь подливало масла в пламя ее славы.  Колоритную домработницу Аришу Рина сыграла по производственной необходимости. Собственную болтливую, с «говорком» героиню она списала с домработницы Барто, которой постоянно восхищалась.

Ее фразу: «Вот также пришла старуха, попросила воды напиться. А позже хватились — пианины нет!» цитируют до сих пор. Рина, снимаясь, неизменно что-то придумывала, и режиссеры с наслаждением разрешали ей «произвол».  — С Раневской они были родными подругами?  — Не помню, дабы они так уж большое количество времени проводили совместно, наподобие и не снимались, да и на концертах не виделись.

Но общались неизменно как самые закадычные подруги. Как-то, не забываю, звонит Раневская: «Татка, поставь, прошу вас, чайник, дабы к моему приезду была тёплая грелка. И сделай мне какyю-нибудь кашку жиденькую, лучше манную.

Я у тебя на „Красной стреле“ полежу». (Так у нас именовался Ринин древний твёрдый диван красного дерева.) Вечером за Фаиной и Риной Георгиевной должен был заехать Осип Абдулов, дабы отвезти дам на концерт. По окончании каши Раневская легла, как в большинстве случаев, с грелкой на диван отдохнуть. Сейчас звонит из театра Рина (кстати, она звонила к себе неизменно, где бы ни пребывала): «Тата, как в том месте дома?» — «Все прекрасно. У нас Раневская лежит». — «Ты снова ее разрешила войти!» — «ругала» меня тетя.

  Возможно заявить, что обе подруги были неординарными «модницами» и умудрялись перещеголять друг друга. К примеру, Раневская весь год проходила в клетчатом мужском пиджаке, а Рина продолжительно носила пальто, сшитое из серого солдатского одеяла. И все сокрушалась: «Вот умру — и никто не определит, какой у меня был красивый вкус!»  В Театре им. Станиславского трудилась некая Леночка, весьма хороший модельер.

Я попросила ее сделать пара костюмов для Рины. В то время, когда Лена пришла снимать мерки, Рина пошутила: «Так, где будем делать талию?» Эта Ринина шутка мгновенно стала крылатой. В то время, когда первый костюм готовься , Рина покружилась в нем перед зеркалом и гордо объявила, что в этом мундире она сейчас может нормально погибнуть!

Кстати, костюм с того времени в семье так и именовали «Риночкин мундир».  — А чем занимался ваш дядя?  — Супруг Рины, знаменитый архитектор Константин Тихонович Топуридзе, был человеком потрясающей эрудиции. В случае если в энциклопедии отсутствовала необходимая информация, его приятели постоянно знали, к кому обратиться.  Раневская также частенько звонила дяде: «Котэ, а как это именуется? А где это находится?» И без того потом.

Рину, которой самой постоянно хотелось что-нибудь поинтересоваться у собственного мужа, это плохо злило. в один раз она не стерпела и выхватила у Котэ трубку: «Фаиночка, вы обнаглели! Он мне также нужен.

И я желаю у него все задавать вопросы, а вы его у меня отнимаете!»  До Константина Тихоновича Рина Васильевна была замужем за легендарным столичным юристом Владимиром Блюмельфельдом. Данный очаровательный человек стал потом громадным втором всей отечественной семьи. Приходил к себе домой, кроме того в то время, когда Рины не было дома, с прелестной дочкой дарил дяде редкие книги.

Блюмельфельд был значительно старше Рины, она вышла замуж восемнадцатилетней, и, возможно, исходя из этого она относилась к нему больше как к приятелю. По всей видимости, отличие в возрасте давала о себе знать: Рина, как озорной ребенок, обожала шутить, разыгрывать, словом, эдакий непоседливый чертенок — и, скоро они разошлись. По окончании развода с Блюмельфельдом у Рины закрутился прекрасный роман со известным журналистом Михаилом Кольцовым. Она довольно часто говорила о нем нам с мамой.

Лучше и умнее этого человека для Рины тогда не было на свете! Но влюбленные довольно часто расставались: Кольцов всегда ездил в командировки: в Женеву, в Италию, в Испанию… Помимо этого, он был женат, а Рина Васильевна в силу огромной порядочности не стала бы разбивать чужую семью. В то время, когда Кольцов на долгое время уехал в Испанию, она осознала: больше так длиться не имеет возможности.

По счастливой случайности в тот момент она встретила моего дядю и убедилась, что ее идеал мужчины еще существует.  Константин Тихонович Топуридзе, создатель известных фонтанов на ВДНХ «Дружба народов», «Золотой колос», «Каменный цветок», был выдвинут на Сталинскую премию, но Иосиф Виссарионович погиб, и на этом все закончилось. Хрущев же и вовсе желал снести все фонтаны.

Слава Всевышнему, наверху своевременно передумали. Рина весьма гордилась мужем. Дядя главенствовал архитектором Ленинского района Москвы (это от Кремля до Внукова) и помощником академика Павлова по охране исторических монументов. Кстати, тем, что удалось сохранить Новодевичьи пруды, москвичи обязаны как раз Топуридзе.

На одном из заседаний в Кремле дядя так горячо обосновывал его окружению и Брежневу, что распутно уничтожать парк, засыпать пруды, в которых отражаются купола и стены монастыря, и строить дома для ЦК, что генсек под впечатлением его выступления сказал: «Данный юноша обожает собственный дело, к его точке зрения стоит прислушаться».  Рину практически сходу познакомили с первой дядиной женой. (Котэ разошелся с ней еще до знакомства с Риной Васильевной, так что соперничества не было.) Рина именовала ее «отечественная первая супруга» и довольно часто забирала детей Котэ от первого брака в Москву.

Она большое количество сил приложила, дабы пасынки не пошли по стопам отца, но оба мальчика все-таки стали архитекторами. Кроме того внучка Константина Тихоновича, моя племянница Катя Топуридзе, также архитектор! Младший сын Котэ по окончании войны продолжительно жил с нами в Москве.

В семь лет он, взяв очередной нагоняй, покаялся: «Знаешь, Рина, я так продолжительно не шалил на протяжении блокады, что на данный момент шалости легко сами лезут из меня!» (Кстати, эту фразу забрал в собственную книгу «От двух до пяти» приятель Рины Корней Чуковский.) Старший, Роман, был настоящим втором Рины. Он писал ей с фронта письма: «Дорогой Рине, снаружи Зеленой, в золотой, от сына, идущего на фронт». Всю жизнь Рина Васильевна не оставляла собственных мальчиков и заботилась о них.

  К моменту знакомства с Котэ Рина Зеленая трудилась в одном из питерских театров. У них с дядей был неспециализированный круг друзей, но они почему-то никак не могли пересечься: к примеру, Рина приходит в гости к Ираклию Андроникову, а дядя только что ушел. Необычно: ходили-ходили по одним тропкам, но ни разу не столкнулись.

Наконец в один раз случайно встретились и уже ни при каких обстоятельствах не расставались.  Их знакомство случилось в Абхазии, возможно сообщить, на втором финише света. Друг-журналист как-то подвел к Рине прекрасного мужчину и представил: «Познакомьтесь, Риночка, это мой дорогой друг из Ленинграда, Котэ Топуридзе». Рина сказала: «Так в моей жизни появилась новая профессия — супруга архитектора. Сперва я думала: а, ерунда!

Позже вижу: нет, не ерунда!» Вся жизнь Рины Васильевны прошла рядом с дядей, они прожили совместно сорок лет. «Все, что я знаю, я выясняла от него. Не было вопроса, на что он не имел возможности бы ответить», — не уставала восхищаться она своим мужем.  — Кто входил в число друзей семьи Топуридзе — Зеленой?  — Ученые, архитекторы, писатели, поэты, живописцы, композиторы — словом, важные, умные, гениальные люди. Рина постоянно ценила интеллектуалов с неординарным мышлением.

Дядя именно к таким и относился. Рина, экстравагантная на сцене, в жизни была полностью не богемной. Театральные посиделки по окончании пьес не очень-то ее завлекали. Она терпеть не могла актерских тусовок, сборищ. Сплетни и околотеатральные досужие беседы ее также ни при каких обстоятельствах не интересовали.  Как-то в конце войны, в то время, когда все было безумно дорого, у нас, еще на Немировича-Данченко, собрались гости.

Один из приглашенных на обед, узнаваемый авиаконструктор, выделялся на неспециализированном фоне выделенной элегантностью: дорогой костюм, ослепительно белая накрахмаленная рубаха и сияющая бритая голова. Внезапно кто-то из гостей, передавая кофе, нечаянно опрокинул чашку ему на голову! Все почему-то захохотали. Ринина подруга сострила: «Боже, это так дорого!

Лучше бы я сама выпила!» На что Рина, вытирая салфеткой бритый череп авиаконструктора, отвечает ей в тон: «Не волнуйтесь, он не ошпарился, он же стальной!» Позже додаёт: «Вот видите, сверкает так же, как и прежде!» Пострадавший смеялся больше всех.  С данной же квартирой связана еще одна забавная история. Как-то компания гостей, зайдя в подъезд Рины и Котэ, под громадными парадными лестницами почему-то не увидела лифта (а этажи в доме высокие).

Вдобавок, поднимаясь на седьмой этаж по огромным мраморным пролетам, гости запутались в переходах. Словом, еле добрались до квартиры, а в то время, когда наконец отдышались, Ирина Щеголева, любимая жена и подруга Рины известного живописца Натана Альтмана, обмахиваясь веером, в сердцах вскрикнула: «Господи! Какой же дурак выстроил таковой дом?

Желала бы я взглянуть ему в глаза!» В этот самый момент из кресла поднимается архитектор Г. И. Луцкий, красный от хохота, и кланяется Ирине: «Разрешите представиться. Я и имеется тот самый дурак!»  Из актеров, не считая Раневской, Рина весьма обожала Плятта. Довольно часто у нас дома они репетировали номера для какого-нибудь капустника.

  не забываю, Плятт и Рина разучивали песенку. «Марь Ванна, Марь Ванна, до чего ж вы хороши! Марь Ванна, Марь Ванна, я обожаю вас от души!» — пел Ростислав Янович. Рина, притопывая, подхватывала, за ней в пляс пускался и Плятт. За данной вакханалией с книжного шкафа замечал кот.

В итоге шум ему надоел, и он стал методично сбрасывать на пол фигурки, любовно сделанные из фольги Риной. Они изображали сцену бала у Екатерины II. Разрезвившиеся артисты, увидев кошачий «протест», звучно смеялись. «Ну, Славушка, значит, нам пора закругляться! — остановившись, сообщила Рина. — Зритель устал». Кот по большому счету трепетно относился к тете. Время от времени Рина приходила весьма поздно. Домашние, зная, что ее в обязательном порядке выполняют до квартиры, нормально ложились дремать.

Один кот не смыкал глаз и ожидал хозяйку у двери. Она оказалась — и тогда кот с эмоцией выполненного долга отправлялся дремать.  — А это действительно, что Рина Васильевна была знакома с Маяковским?  — в один раз, в 26-м году, Маяковский пригласил Рину Зеленую сыграть с ним партию на бильярде. Дело было в Ялте. До этого они иногда виделись в Петрограде на литературных вечерах.

Почему-то Владимир Владимирович постоянно выделял Рину и как-то по-хорошему с ней разговаривал. Уже тогда Рина преклонялась перед поэтом, неординарно робела и тушевалась в его присутствии. А тут идущий по ялтинской набережной Маяковский внезапно нежданно схватил Рину за руку: «Пошли в бильярдную!» Она и отправилась… Он, очевидно чем-то расстроенный, без звучно вышагивал семимильными шагами, Рина старательно семенила рядом.

В бильярдной было полно народу: курортники, поэты, актеры. А столов мало, и все беспрекословно ожидают собственной очереди сразиться. Кстати, Маяковский был виртуозным игроком. Исходя из этого мало кто соглашался составить ему партию, да и его условия были больно ожесточённы: проиграл- ползи под столом на карачках. «Играем американку, — раздается громовой бас Маяковского. — Рина обязана положить два шара, а я — тринадцать.

В случае если побежу, все присутствующие ставят мне по бутылке вина. В случае если Рина — я всем по бутылке». Взяв такую фору, Рина фактически не имела возможности проиграть! Маяковский, прищурив глаз, пристально рассматривает размещение шаров, бережно мелит кий и бьет. Раз!

Два! Три! На десятом делает неточность. Поразительно! Рина эту партию, к собственному сожалению, победила. В зале хлопают в ладоши, а проигравший угощает всех вином и достаточно радуется. Настроение у Маяковского заметно улучшилось.  Смерть Маяковского Рина сравнивала с утратой Третьяковской галереи либо Громадного театра.

В то время, когда прощались с Владимиром Владимировичем, Рина забилась в дальний уголок траурного зала а также не подошла к гробу. Ей весьма хотелось запомнить поэта живым.  — А легко ли Рина Васильевна уживалась с вашим дядей?  — Тетя думала, что он был иногда несносен. Доброта в Котэ соседствовала со ужасной вспыльчивостью.

Если они ссорились (не по бытовым вопросам), он ни при каких обстоятельствах не признавал собственную вину. Спустя время, действительно, доходил и сказал: «Ну хорошо, я тебя прощаю!» Не обращая внимания на страшный темперамент мужа, тетя именовала его «мой ангел» В то время, когда она возвращалась к себе, домработница, яростно протирая зеркало, ворчала: «Твой ангел звонил. Сообщил, дабы никуда не уходила, ожидала. У него сейчас поздно закончится совещание».

Рина смеялась: «Я рычала от гнева, но ожидала. Мне казалось — вот опоздаю с репетиции и замечу в окне край одеяния ангела, улетающего в балконную дверь».  В то время, когда мы с мужем жили раздельно, Рина с дядей довольно часто навещали нас.

Наблюдали отечественные новые работы (мы с Юрой оба живописцы), дядя листал альбомы, книги, а через 1 0-15 мин. Рина уволакивалa его в следующие гости. «Риночка, шутил дядя, — у меня же один мотор. Я хоть и ангел, но без крыльев».  «Ангел» был в полной мере земным человеком и не уступал жене в остроумии. Как-то он пришел с очередного объекта, очень сильно обгорев на солнце. Рина бросилась мазать его лицо кремом. Дядя, зажмурившись от боли сказал, как партизан на допросе: «Ты ничего не добьешься!

Все равно никого не выдам!»  В доме Рины, где жили актеры Большого театра и Мхата, солидном 15-этажном строении, выстроенном в конце тридцатых годов, не было бомбоубежища. В войну, в то время, когда выли сирены, многие жильцы спускались в квартиру управдома, почему-то полагая, что в том месте надёжнее. Управдом с пониманием относился к перепуганным насмерть артистам: расставлял все имевшиеся скамеечки и стульчики, кроме того стелил на пол тюфяк.

Лишь Немирович-Данченко ни в какую не желал покидать квартиру, не обращая внимания на мольбы и просьбы дирекции театра. Сидел в собственном кабинете и просматривал под свист бомб. Дружинники-добровольцы — Борис Добронравов, Николай Хмелев, Асаф Мессерер и мой дядя — при первом сигнале тревоги кидались на крышу. В том месте же дежурили и солдатики, которым по работе надеялись каски.

в один раз, в то время, когда дядя собрался на очередную вахту, Рина закричала ему вслед: «Ты хоть бы кастрюлю надел, в противном случае голову осколком пробьет!» На что дядя гордо ответил: «Аристократ не имеет возможности умирать с кастрюлей на голове!» (Его юмор, как и темперамент, — изысканное сочетание французского с грузинским — от отца-грузина и матери-француженки.)  Жизнь супружеской четы Зеленая-Топуридзе была просто бешеной, до краев наполненной работой. В большинстве случаев вечером, по окончании того как у Рины заканчивался спектакль, они шли к себе домой, в Дом актера либо на какое-нибудь представление.

Котз ни при каких обстоятельствах не возражал и с радостью сопровождал Рину, не смотря на то, что позже ему частенько приходилось всю ночь сидеть за проектами и чертежами.  Страно — они редко расставались. В случае если тете случалось ехать на гастроли либо съемки, Котэ приказывал: «Дабы ежедневно было письмо! Просматривать его я, может, и не буду, но оно должно лежать у меня на столе».

Сам наряду с этим же писем не писал, лишь открытки. Рина при всем собственном отвращении к писанине каждый день строчила мужу обо всех новостях, зная, что это ему нужно. Себя дядя любовно именовал «тираном с весьма мягким и отзывчивым характером».  Тетя, вспоминая его, не уставала повторять, что ежедневно рядом с Котэ была радостна.

Он имел возможность сидеть в кабинете и трудиться, за все время не обмолвившись с женой ни словом. А ей хватало на него. Время от времени Рина доходила к рабочему столу и без звучно ставила перед ним стакан воды.

Дядя кроме того не удивлялся, как это супруга додумалась, что он желает выпивать.  «Во всем свете не было возможности отыскать человека, что был бы более нужен и серьёзен, — писала она о Котэ. — Какое количество бед, огорчений, неудач, оскорблений мы вынесли в собственной жизни! И ежедневно, зная, что встречусь с ним, я радовалась заново».  Тетя с дядей постоянно ходили, мило взявшись за руки, и данной привычке не поменяли, кроме того будучи пожилыми людьми.

Гуляя по Москве, Котэ говорил жене то о ветхой церквушке, то об жителях древнего дома в каком-нибудь переулке. Он знал все о каждом доме, о каждой площади столицы. Время от времени Рина делала вид, что обижается на его возгласы: «Как, ты не знаешь? Не осознаю! Я от тебя этого не ожидал. Забуду обиду, в случае если почитаешь мне вслух».

И вечером тетя с наслаждением просматривала ему какого-нибудь любимого автора…  — А действительно, что фамилия 3еленая псевдоним?  — Рине довольно часто задавали вопрос о происхождении ее фамилии. Одни пологали, что это псевдоним, другие — что она дочь одесского мэра Зеленого. Данный Зеленый прославился благодаря Дурову, что на представлении высмеял его, выкрасив свинью в зеленый цвет.

В годы революции Рининого папу кроме того вызывали в ЧК и продолжительно допрашивали («А что это вы в анкетах не показываете, товарищ Зеленый, что мэром были?»), не обращая внимания на все его уверения, что он ни при каких обстоятельствах и в Одессе-то не был, не то что руководил городом. «А чем вы имеете возможность это доказать?» — недоверчиво задавал вопросы чекист. «Ну хотя бы тем, что мэр Зеленый в далеком прошлом погиб, а я, как видите, жив и ощущаю себя замечательно!» — ответил несчастный однофамилец. Тогда его отпустили…

  в один раз маленькая Рина отыскала какой-то юмористический издание с долгим перечнем публичных деятелей города. Среди других девочка наткнулась на собственного дедушку-генерала. «Иван Кузьмич Зеленый — гласный в Думе. Если бы не цветная фамилия, был бы совсем бесцветным». Само собой разумеется, она не осознала тогда, что это сатира, запрятала издание и продолжительно гордилась дедом.

  Так что фамилия тети настоящая, а вот имя Рина — половинка от Екатерины. Дело в том, что долгое имя никак не помещалось на афише, и его было нужно сократить. Дети, присылавшие любимой артистке письма много, подписывали конверты так: «Риназеленая», уверенные в том, что это одно слово.

  Ринино детство прошло под Ташкентом. Позже семья перебралась в Москву. По пути столицу девочка все гадала: весьма интересно, имеется ли в Москве арыки?

А какие конкретно в том месте верблюды?  Рину отдали в гимназию фон Дервиза для детей из состоятельных семей. Первое время взглянуть на ученицу по фамилии Зеленая, к тому же из Ташкента, сбегалась вся гимназия. Хулиганистая Рина ходила в стареньком пальто с всегда оборванным подолом и ездила на трамвайной площадке, лихо спрыгивая и запрыгивая на ходу.

Каждое утро ей заплетали косы, бережно укладывая их в «корзиночку», но прическа упорно не хотела держаться. Косы, падая на парту, всегда мешали, а к вечеру расплетались, и волосы торчали в различные стороны. На уроке прилежания Рину нереально было вынудить подрубать платки либо обучаться штопать, одев на палец наперсток. Кстати, с того времени Рина в жизни не брала в руки иголку.

В годы войны, в то время, когда она ездила с фронтовой бригадой, на привале какой-нибудь боец пришивал Зеленой оторванный рукав либо пуговицу на пальто. И вдобавок во всех поездках ей помогали укладывать чемодан. В противном случае это было настоящее представление.

Рина бросала вещи в чемодан как попало, позже уминала, захлопывала крышку и становилась на нее коленками, пробуя закрыть замки. То, что из чемодана торчало, она отрезала ножницами.  — Об остроумии Рины Васильевны слагали легенды…  — Рина отличалась парадоксальной манерой сказать, которую не все осознавали. Ее необычный юмор сбивал с толку. «Злейший приятель Заходер» — написала она как-то о Борисе Заходере, имея в виду, что ближайший приятель обожал над ней подшучивать.

Многие, не понимавшие ее юмора, восприняли эту фразу практически. Как-то Заходер подарил ей книжку «Мэри Поппинс», которую перевел с английского, и подписал: «Рине Зеленой от Мэри Поппинс, также волшебницы». В то время, когда Рина звонила по телефону, постоянно начинала со слов: «Простите, что я вас застала».

  в один раз Рина вместе с редактором собственной книги Кононовой собрались по делам в издательство: поймали такси, но забыли забрать деньги. Я выбежала из подъезда вдогонку с пачкой небольших купюр и сунула их Рине в руки, но от ветра они нежданно разлетелись. Рина повернулась к спутнице: «Вот видите, так неизменно! Стоит мне взять какие-то деньги, как они тут же улетают. Вы свидетель!»  В 55-м году я, очень сильно загорелая, возвратилась с юга.

не забываю, выходим с Риной из метро. У остановки стоит автобус с индийцами в чалмах и сари. Встретившись с нами, они внезапно весело замахали руками.

  Рина, которая страшно опасалась всяких проявлений народной любви, со страхом вскрикнула: «Что мне делать? Неужто они меня определили? Нужно бежать». «Рина, не переживайте. На этот раз они приветствуют меня — приняли за собственную, смотрите, я для того чтобы же цвета!», — было нужно растолковывать мне.

  Как-то спускаюсь в метро, нагруженная тяжелыми тюками (какая-то старуха попросила оказать помощь). Навстречу — Рина: «Тата, кого это ты несешь?» «Позади шпион, а у меня его аппаратура!» — отшучиваюсь я. Ошеломленная Рина видит позади причитающую старуху: «Дай Всевышний тебе здоровья, дочечка! Ой, что бы я без тебя делала!» «Тебя когда-нибудь эти старухи прибьют!» — злится Рина и подхватывает бабушку под руку.

  в один раз какой-то привычный провожал Рину к себе, а позже с восхищением пересказывал каждому встречному: «Необычного остроумия человек! У подъезда Зеленая мне говорит: „Ну слава Всевышнему, дошли! Обошлось без Склифосовского!“  — А как Рина Васильевна стала актрисой?  — Молоденькая Рина (тогда еще Екатерина), идя по улице, заметила объявление: „Прием в театральную школу“. Чему в том месте учат, она понятия не имела — ни среди друзей, ни среди родных артистов у нее не было.

Прочла объявление и записалась. Так, на всякий случай. На дворе — революция, свобода!

На экзамене, по всей видимости, она произвела яркое впечатление — воображаете, тощая женщина с косицами кричит от лица огромного ямщика: „Коли пир — наповал, труд — так до упаду“. И ее приняли.  Спустя некое время Ринина мама получила от мужа письмо, в котором он информировал, что отправляется дальше на юг восстанавливать по окончании разгрома белых вещевые склады и требует к нему приехать.

Упаковав чемоданы и забрав дочек, Ринина мама отправилась в Одессу. В дороге Рина заболела тифом и чуть не погибла. До тех пор пока ее выхаживали, сердобольные люди помогли даме разыскать адрес мужа. Но оказалось, что тот в далеком прошлом живет с другой дамой, Еленой Степановной, которая спасла ему жизнь. Как ни необычно, маму это известие не повергло в уныние: „Ну и превосходно.

Сами проживем!“ Увы, все обстояло значительно сложнее: в чужом городе не было ни друзей, ни еды, ни работы. Рина говорила, как она в нетопленом подвале укладывалась в ледяную постель: „Накрываюсь простыней, сверху кладу юбку, кофту, шарфик, а поверх всего — галстук! Позже вскакиваю обнажённая, хватаю веер и начинаю неистовую пляску.

мама и Сестра смеются. Мне делается жарко, я скоро ныряю в кровать, кладу поверх всего веер и сладко засыпаю“.  В 20-е годы в Одессе, как и по всей России, весьма бурно раскрывались мелкие театрики, в одном из которых начала выступать артистка Рина Зеленая.

Театр именовался „КРОТ“ — »Конгрегация рыцарей острого театра, ни больше ни меньше. «КРОТ» приглянулся Рине, а театру очевидно ко двору пришлась Зеленая с обритой по окончании тифа остреньким носиком и головой.  Позже в ее жизни было большое количество театров и большое количество встреч. Вера Инбер, Игорь Ильинский, Эраст Гарин, Ольга Пыжова, Виктор Шкловский, Эдуард Багрицкий, Сергей Есенин… Все они были ее партнерами либо приятелями.

Театр «Не рыдай», «Летучая мышь», Театр Сатиры… В «КРОТе» Рина пела песни и куплеты, в страусиновых перьях на голове отчаянно танцевала чарльстон, переодеваясь по пять раз за вечер. Ее сразу же полюбили зрители. Кроме того в парикмахерских Петрограда женщины просили постричь их под Рину Зеленую.

В «отеле », куда Рина как-то зашла за приобретениями, приказчик сообщил ей: «Товарищ Зеленая! Я вам, само собой разумеется, уступлю, но с условием — выходите побольше на „бис“, в противном случае больно скупы».  Весьма смешно Рина говорила о собственной работе в питерском театре «Балаганчик». Жизнь в «Балаганчике» протекала весьма радостно, кроме того объявление о встрече Нового года нельзя читать без хохота: «Встреча Нового года 31 декабря на углу 3 октября и 25 июля».

В то время, когда актеры приходили в кассу за заработной платом, им вместо денег протягивали ведомость: «Распишитесь, товарищ! С вас рубль семьдесят пять копеек. У театра крыша протекает!»  На гастролях директор выдавал актерам по пятьдесят копеек в день и недоумевал: «А что вам еще?!

Я вам даю возможность дышать свежим морским ветром!»  В поездках Рина жила в номере с некой актрисой, которая забирала тетины суточные — пятьдесят копеек — и брала на неспециализированные деньги хлеб и сметану. Сметану ни при каких обстоятельствах не доедали, и она без холодильника прокисала. Назавтра соседка брала свежую, но Рине не давала, предлагая сперва доесть ветхую.

И Рина беспрекословно ела кислятину, не хотя ссориться с товаркой.  Независимо от того, имеется деньги либо нет, Рина со спектакля постоянно ехала на извозчике: это так как так шикарно! Широкое мягкое сиденье, кучер, как царь, сидит в первых рядах, цоканье копыт… В Питере она в большинстве случаев останавливалась в «Англетере» с окнами на Исаакий.

Довольно часто в ее номере стояла корзина хризантем от поклонников. Рина же делала вид, что совсем равнодушна к успеху, и, входя в номер, кроме того строила мину: «Поразмыслишь — цветы! Фи!»  Скоро Рину пригласили в Москву в Театр Сатиры.

К тому времени она уже стала известной. Славы Зеленая добилась без чьей-либо помощи и постоянно удивлялась, как кое-какие актеры могут отыскать нужных людей и применять их для карьеры.  В 30-е годы в Москве новым директором ЦДРИ стал Борис Филиппов.

Именно он был инициатором так называемых «капустников». В ответ подобные вечера начал устраивать и директор НТО Александр Эскин. Соперничество между Филипповым и Эскиным было предметом многих острот. Как-то Рина, войдя в кабинет Филиппова, которого не было видно за стаканом для карандашей величиной со ступку, сказала: «Борис Михайлович, я была на данный момент у Эскина, так он мне дал обещание, что я, в то время, когда погибну, буду лежать в ВТО». Филиппов аж подскочил: «Да он что, с ума сошел?!

Лишь тут! Лишь в ЦДРИ!»  не забываю, Филиппов решил устроить актерам ликбез с необходимой сдачей экзаменов по публичным наукам. В один из дней к нему в кабинет приходит Марецкая и, картинно смахнув слезу, начинает его умолять: «Я ни при каких обстоятельствах это не выучу!

Миленький, помогите!» «Хорошо, — не устояв против ее чар, соглашается Филиппoв. — Вот вам, дорогая, один билет. Выучите лишь его». На следующий сутки Марецкая замечательно ответила, но внезапно кто-то из рабочей группы ее небрежно задаёт вопросы: «Что такое нацизм?» Она мгновенно нашлась: закрыла лицо руками и закричала: «Это такая мерзость, что я о ней кроме того сказать не желаю!»  Интересно, что именно Рина первой начала читать со сцены стихи мало кому в ту пору известного молодого поэта Михалкова.

Сергей Владимирович как-то подошел к ней на теннисном корте стадиона «Динамо» и, симпатично заикаясь, предложил свои детские стихи. Затем каждое утро в квартире Рины раздавался звонок телефона На том финише трубки ясно молчали. «Это вы, Сережа? — задавала вопросы Рина. — Приходите». Михалков тут же заходил, Ринина мама угощала его чем-нибудь вкусненьким, а вечером юный поэт провожал Рину на репетицию.

В зале артисты шушукались: «Смотри! Снова данный долгий сидит!» Рина водила Сергея Владимировича по ресторанам и угощала отбивными котлетами, каковые он весьма обожал. Позже тетя опрометчиво познакомила его с Ильинским, и Михалков… провалился сквозь землю. С того времени он начал писать лишь для Ильинского.  У Михалкова Рина прочла рассказ, как на фронте один воин пожаловался второму: «Эти чертовы фрицы разбили вдребезги Рину Зеленую» (он имел в виду пластинку).

  В то время, когда Михалков женился на Кончаловской, Наталья Петровна подружилась с Риной а также написала экспромт: «Отныне, Рина, я готова дробить с тобою Михалкова». Кстати, как раз Рина первое время снимала молодым помещение. Они с дядей весьма обожали всю семью Михалковых — Кончаловских.  — Как Рина Васильевна пережила утрату мужа?  — Первый инфаркт у дяди произошёл в 69-м. Это случилось ночью, совсем нежданно. Котэ внезапно стал орать во сне от боли.

В то время, когда он был гостипализирован, Рину шатало из стороны в сторону: давление зашкаливало за двести, у нее кроме того повредилась сетчатка глаза. Второго инфаркта он уже не перенес. Утратив Константина Тихоновича, Рина от шока практически ослепла. Дабы хоть что-то заметить по телевизору, ей приходилось придвигать кресло прикасаясь к экрану. Рине кроме того сделали особый бинокль.

Но и это не помогло: ей все домашние просматривали вслух попеременно.  Прощание с доктором наук Топуридзе проходило в Архитектурном университете. Рина стояла у гроба, глубоко надвинув на лоб шапку. На людях она держалась, не плакала.

А в то время, когда у могилы остались одни родственники, Рина внезапно быстро повернулась и отправилась прочь по узкой асфальтовой дорожке. Плечи ее содрогались от рыданий…  Рина ни при каких обстоятельствах не ходила на похороны: терпеть не могла поминок, каковые неизбежно переходили в обыкновенную пьянку, не переваривала стандартных похоронных тостов и просила: «Погибну — никаких поминок.

Отпеть — и кремация!» Но в то время, когда погиб Константин Тихонович, его старший сын все-таки настоял на поминках. Дома за столом собрались родственники, но Рина заперлась у себя в помещении и к столу так и не вышла.  — И к Раневской на похороны также не отправилась?  — Нет. За месяц до смерти Фаина Георгиевна позвонила тете: «Рина, я так и осталась у тебя в долгу». В конце войны Рина с дядькой одолжили ей денег на квартиру — по тем временам солидную сумму: Раневская прозябала в каком-то тесном «пенале».

Любимому клоуну Юрия Никулина Сергею Курепову как раз тетя выхлопотала квартиру. И старушечке-домработнице помогла с жильем. Они с дядей ни при каких обстоятельствах не откладывали денег на тёмный сутки.

  По окончании смерти Константина Тихоновича, у нас с мужем на руках были две пожилые дамы — Рина и моя мама. И мы решили — съезжаться! Юра иногда приходил к Рине и докладывал о квартирных вариантах.

Тетя с интересом слушала, поглаживая его руку, и старалась успокоить: «Юрочка, мы отправимся куда угодно!» Довольно часто она вызывала его к себе: «Мне необходимо, дабы вы приехали». Юра приезжал, и выяснялось, что ей всего-то нужно снять с полки вазу, дабы составить новый букет из цветов и сухих листьев. Рина обнимала Юру: «Я так счастлива вас видеть!»  не забываю, в 80-е, годы тотального недостатка, в магазинах было пусто. Юра где-то еле достал пара кусков белой материи.

Дабы солнце не било в глаза, нужно было безотлагательно завесить окна. Сам сел за машинку и умело сшил занавески. Осталось лишь перевезти древнюю мебель. Лифт в доме был узким, часть буфета никак не помещалась в кабину. Было нужно разбирать буфет на части. Все доктора «психушки» (университета Сербского), которая расположена у нас во дворе, высунувшись в окна, следили за понятием: посредством подъемного крана перевязанная тросами часть буфета, как будто бы корабль, вплыла в окно.

Рина не скрывала восхищения: «Как в сказке! Нас перевезли в квартиру с занавесками, к тому же и буфет, перевязанный бантами, как торт, бережно поставили посередине помещения!»  В новой квартире уборщица, натирая полы, спросила у нас: «А кто тут будет жить?» — «Две старухи». — «Поверьте мне — до ста лет проживут!» — дала обещание дама.

В то время, когда я поведала об этом Рине, она оживилась и побежала делиться эйфорией с моей мамой: «Томочка, вы слышали?..» Кстати, обе дожили в новой квартире до девяноста лет…  По ночам мы с мужем время от времени просыпались оттого, что за стенкой кто-то негромко бубнил. Поднимаюсь, вхожу к Рине и вижу: Рина с мамой сидят и, что именуется, треплются либо вслух просматривают книжку. А на часах — два ночи! Приходилось их, как нашкодивших гимназисток, разгонять по помещениям.

Рина сразу же для себя сделала вывод, что глава семьи — Юра, и во всем его слушалась. «Томочка! Юра сообщил, дабы мы в десять были в койках!» — напоминала она маме.  Им надеялось строго по часам выпивать лекарства.

И в то время, когда мама капризничала, Рина ее журила: «Тамарочка, слушайте Тату!» У обеих в помещениях находились телевизоры, и они всегда аукались через стенку. Мама кричит: «Рина, скорее включайте телевизор!» — «А что в том месте?» — «Зяма Гердт». — «Так он же только что ушел от нас, сколько возможно?» В этот самый момент же включает телевизор, дабы в который раз с наслаждением взглянуть на любимого Гердта.  Одна слабость Рине прощалась: она постоянно засыпала с радиоприемником.

Ложилась, всовывала в ухо наушник и слушала «Голос Америки». Утром за завтраком бурно пересказывала услышанное: «А вы понимаете? Поразмыслить лишь!» Весьма эмоционально реагировала на происходящее: «Эта сука, сволочь Никсон сообщил…» (Ругалась Рина очень редко.)  не забываю, кто-то из друзей принес ей мемуары Хрущева и с восхищением принялся их зачитывать.

Она послушала-послушала и, перебив, пригвоздила: «Боже мой, он еще и книжки пишет! Стыдно, это же записки дворника!»  Дремала она лишь на твёрдом диване. Днем за громадным ореховым столом дисциплинированно писала книжку воспоминаний.

На полке в ряд находились ее любимые игрушки, каковые Рина собирала и привозила и